Без языка.

Несколько слов о выходцах из дальнего зарубежья, которые решили вступить в доблестные ряды нашего сказочного воинства, приехали из далеких краев и участвуют в общем деле с оружием в руках. Их немного, я думаю, что статистически незаметное число. Но то, как с ними поступает система, — симптоматично и показательно, потому что такое же отношение всё чаще просматривается со стороны руководства в широком смысле этого слова к самым что ни на есть коренным гражданам нашей волшебной страны, и чем дальше, тем больше.

Мне встречались выходцы из Непала, Шри-Ланки, Кубы, Африки и арабских стран, Латинской Америки. Разных специальностей, возраста, образования. Мотивы разные: кто-то стремится через службу стать нашим гражданином, кто-то надеется перезапустить свою жизнь. Повторю — их очень немного, но их проблемы, — одни и те же, они одинаковы вне зависимости от того, откуда они прибыли.

Проблема этих людей в том, что они верят в здравый смысл. У них, в основном — выходцев с глобального Юга, есть представление, что такое армия и что такое армейский здравый смысл. И он действительно, как и нам казалось еще совсем недавно, существует, — этот универсальный, может быть международный, военный здравый смысл. Он, в частности, говорит нам, что если армия заполучает некоего рекрута, контрактует его, мобилизует, призывает — не важно, она должна употребить его максимально эффективно.  

И вот люди едут воевать на нашей стороне. И обнаруживают, что не существует никакого языкового обучения, которое дало бы им хотя бы базовые навыки взаимодействия с теми людьми, с которыми им придется служить. Они сталкиваются с тем, что их не группируют по языковому признаку, чтобы взаимодействие хотя бы в группе было возможно, а к группам могли бы быть прикомандированы какие-то переводчики. Напротив, их распихивают по подразделениям, где они, как правило, оказываются пятым колесом. Любые их навыки и дарования сводит на нет языковой барьер.

Большинство из тех, кого я встречал, ввиду полного незнания русского языка и невозможности с ними контактировать, вне зависимости от формального обучения и должности попадают в подразделения обеспечения. Носят на фронт необходимое. Роют ямы и строят блиндажи. Пилят и носят бревна. И это, конечно, неплохо. Это тоже работа, и она тоже нужна.

Но неужели мы считаем, что рыть окопы — самое эффективное использование для, например, капитана медицинской службы с высшим военным и с высшим гражданским образованием и опытом военных действий? Мне так не кажется.

Еще одна проблема — взаимодействие с врачами. Иностранцы служат в прифронтовой зоне и получают ранения. Полное незнание русского языка — из-за отсутствия обучения из-за нарушения здравого смысла — приводит к тому, что они не могут полноценно сообщить врачам о своих хронических заболеваниях, об аллергии на препараты и прочем, а врачи не могут объяснить им ни суть проводимых процедур, ни требования и ограничения, которые они должны соблюдать во время лечения. Бывают случаи, когда ни военный врач не знает английского языка, ни сам иностранный гражданин — но при этом наш военнослужащий! — не знает ни русского, ни английского языка, и им приходится переводить через один-два-три других языка. Хорошо ли это? Наверное, нет.

Разумеется, этот текст не про катастрофу. Просто про еще один, очередной яркий случай прощания со здравым смыслом. Ну и еще — про всю мощь нашей «мягкой силы». Такая практика — это не мягкая сила, это мягкая слабость. Выпускники советских вузов из дружественных стран на всю жизнь сохранили русский язык и добрые воспоминания. Что вынесут из этой войны те выжившие иностранцы, которых даже не научили говорить с фронтовыми товарищами?