Последняя осень.

Российское общество остается переохлажденным. Достаточно серьезные усилия, которые предпринял режим по его принудительному охлаждению, продолжают держать социум в прежнем состоянии, поэтому даже очень серьезные потрясения не способны вызвать резкий рост социальной температуры и его нагрев. Однако можно констатировать, что события последних месяцев, а в связи с объявленной мобилизацией — и дней — действуют на этот переохлажденный социальный субъект как удары молотком по льду: лёд начинает трескаться и крошиться. Он всё еще сохраняет свое твёрдое состояние, однако трещины резко — буквально на порядки — увеличивают площадь соприкосновения с окружающей средой, что само по себе способствуют появлению готовности к быстрому и резкому фазовому переходу. Закрытие границ с обеих сторон в таком случае будет дополнительно разогревать разрушенное такими ударами общество.

Принудительно атомизированное общество, в котором нет объединяющих его структур, начинает реагировать в «индивидуальном порядке» - уездать из страны, не считаясь с издержками. Сопротивление, имеющие хотя бы зачаточные формы, возникает только там, где еще существуют остатки самоорганизующихся структур — семейных. Поэтому в национальных республиках, где еще работают традиционные формы самоорганизации, именно женщины берут на себя роль защиты семейного благополучия. За пределы деревни, города или максимум — своей республики — все эти протесты не пойдут. В этом плане не столько власть контролирует обстановку, сколько инерционность процессов. Однако не стоит забывать, что каждое решение власти, направленное на угрозу витальным страхам — в первую очередь страху за безопасность — это дробящие удары по социуму, быстро крошащие его относительную цельность. Угрозы ядерного конфликта, которые озвучиваются уже открытым текстом, ускоряют процессы разложения такого переохлажденного общества и способствуют его быстрому нагреву.

До тех пор, пока не начнут приходить известия о гибели родных, близких и соседей, брошенных в мясорубку, разогрев общества и его расслоение будут происходить под воздействием латентных страхов. Но когда сообщения о гибели людей пойдут густо, потенциальная готовность к протестам и недовольству будет трансформироваться в деятельную. Особую роль начинает играть внешний фактор, который на самом деле почти никакого значения не имел до текущей поры. Внешний фактор носил, скорее, виртуальный характер и служил аргументом для низкопробной пропаганды, чем реально влиял на общество. Однако если страны НАТО, США или кто еще действительно начнут реагировать на угрозы Путина о применении ядерного оружия, причем реагировать деятельно, с применением прямых средств военной угрозы, внешний фактор может на какое-то время стать определяющим — в случае ударов по российской армии или объектам инфраструктуры власть в ряде территорий попросту исчезнет, и тогда вопросы выживания переведут самоорганизацию населения на качественно иной уровень.

Скорее всего, достаточно будет посыпаться где-то в одном-двух местах, как события начнут приобретать обвальный характер. С учетом того, что никаких организационных структур не существует, они будут формироваться «с колес» и очень быстро их структуризация будет затухать. В основном будут создаваться стихийные органы местного самоуправления, распространение организации «вверх» крайне сомнительно. Это станет прологом для стремительного обособления территорий на уровне регионов максимум. Иными словами — в случае превентивного или ответного удара НАТО сложится парадоксальная ситуация: вместо объединения населения против внешнего врага оно, скорее, создаст мощный запрос на обособление («Москва это заварила — пусть она сама и разбирается») Конформизм, который насаждал режим, отстранение людей от любого реального участия в любой политике, не является патриотизмом ни в коей мере. У людей нет чувства сопричастности себя со страной, за исключением фантомных представлений, которые испарятся, как капля воды на раскаленной сковороде.

Характерной особенностью всех диктаторских режимов всегда была их достаточно высокая внутренняя устойчивость, но крайняя хрупкость при появлении мощного внешнего фактора. Я думаю, что кремлевские уже неприятно удивлены реакцией населения на объявленную священную войну, а события последних дней, когда народ буквально побежал из страны и точно не выражает никаких верноподданических чувств, ставят режим буквально в ступор — там вряд ли предполагали такую реакцию. Думаю, что эта неделя будет развиваться по принятому проекту эскалации, который был запущен 21 сентября. 30 сентября Путин должен будет на своем послании (если оно, конечно, состоится) выдвинуть ультиматум Западу и подкрепить его каким-то действием. После чего наступит критическая точка, определяющая направление текущей политики: либо Запад предпочтет больше не рисковать и ответит максимально жестко, либо предпочтет дать время на его еще большее ослабление. Пока оба варианта равновероятны, и каждый из них несет в себе свои собственные внутренние риски.

В размен ядерными ударами стратегических сил я пока не слишком верю (хотя вера в данном случае — зыбкая почва). Тем не менее, уверенность базируется на понимании того, что в ситуации, когда Кремль явно уничтожил все государственные и экономические институты, рассчитывать на то, что система стратегических ядерных сил находится в полном порядке и готова к применению, не приходится. Очень не хочется выяснять это на практике, конечно, но пока мне кажется, что во многом угрозы тотального уничтожения со стороны Кремля — блеф. Что не исключает абсолютно авантюрной возможности применения единичных зарядов в качестве демонстрации готовности. Вот как раз в это, учитывая полную невменяемость российского руководства и его отрыв от реальности, верится достаточно серьезно.