Слова и дела.

Сообщают, что бывший командующий войсками НАТО в Европе Бен Ходжес заявил: США уничтожат Черноморский флот РФ, если она применит ядерное оружие в Украине. Ходжес отрабатывает роль злого полицейского, выдавая крайне жесткие заявления даже для частного лица. Тем не менее нужно понимать, что тем самым американцы дают понять примерное направление своих действий в случае возникновения тех или иных ситуаций.

Что означает уничтожение Черноморского флота? Речь идет не только (и не столько) о кораблях. Здесь речь идет о всей инфраструктуре, а значит - об обороне достаточно протяженной береговой линии. В первую очередь это противоракетная и противовоздушная оборона, контролирующие всю акваторию Черного моря. Если всё это будет разрушено, то возникает «вилка»: либо Кремль будет вынужден поднимать ставки и идти уже на прямой размен ударами с НАТО и США, или подводить черту под повышением градуса.

Но здесь нужно понимать, что Штаты не станут просто так уничтожать огромный кусок российской военной инфраструктуры, а затем гадать: ответят русские или нет. Такой глубины стратегическое мышление присуще только российскому гению. Американцы - ребята более приземленные. Удар по ЧФ будет сопровождаться выдвижением ультиматума в предельно жесткой форме и одновременной угрозе сразу всем стратегическим направлениям. Никто не даст Кремлю времени обдумать ситуацию, его сразу же начнут гнать по флажкам.

Так что здесь причинно-следственные связи у Ходжеса очень даже понятны, но главное - они вписываются в те политические маневры, которые сейчас ведет администрация США. Штаты ведут дело к тому, чтобы создать условия для выдвижения ультиматума, который невозможно будет не выполнить. Ходжес просто объясняет союзникам, что именно будет происходить, но главное - как и когда.

Уничтожение Черноморского флота - это сразу огромная дыра в стратегической обороне России. Настолько большая, что парировать угрозу с этого направления практически невозможно. И если остальные направления будут блокированы (пускай даже в патовом состоянии для обеих сторон), заполнить эту дыру ни в короткое, ни даже в продолжительное время не удастся. Это и есть создание условий для выдвижения ультиматума и обеспечение условий к принуждению. Аргумент: нам пофиг, мы сейчас всех в ядерный пепел - интересный, и такой приказ даже можно сдуру отдать. Но вот по поводу его исполнения возникают самого разного рода неопределенности.

Да и что значат слова российских спикеров? The Moscow Times несколько ехидно опубликовала список из 14 твердых на уровне «зуб даю» и категорических отказов высоких должностных лиц от самой идею мобилизации начиная с 25 марта и заканчивая 13 сентября. Риторика одна и та же: необходимости нет, это фейк, не нужно опасаться вбросов про мобилизацию. Конечно, солгали все. Правило одно: если российский политический деятель открыл рот — уже солгал. Нагло, цинично и с полным пониманием своей безнаказанности. В нашем конкретном случае встретились тупость, и невозможность даже теоретически допустить возможность поражения.

Поэтому когда даже до кремлевских дошло, что оргструктуры военного управления не вытягивают соревнования с украинскими, что военные технологии 19 века не способны противостоять технологиям ведения пускай и сильно упрощенных, но все-таки сетецентрических боевых действий (те самые Network-centric warfare), а ресурсный потенциал внезапно оказался уравновешен не слишком масштабными, но устойчивыми поставками современного западного вооружения — угроза разгрома замаячила даже для них. Чем можно было ответить? Два варианта. Не больше и не меньше. Применение ядерного оружия или мобилизация. Оба варианта плохие, оба варианта без возможности «отката назад».

Применение ядерного оружия — это риск, который невозможно просчитать. Две ключевые причины таких рисков: передача полномочий на применение на уровень даже не тактического, а хотя бы оперативного звена командования означает утрату вышестоящим командованием контроля над этим применением. Ну невозможно каждую текущую цель в режиме реального времени согласовывать с верховным главнокомандующим. Поэтому рано или поздно, но цели для применения будут выбирать вначале генералы, потом — полковники, а потом уже и командир батареи «Тюльпанов» по просьбе коллеги из соседнего батальона отсыпет по противнику два-три спецбоеприпаса по 2 кТн в тротиловом эквиваленте. В общем, тут только начни...

Вторая причина рисков - невозможность просчета внешнего фактора. Вряд ли Запад станет стоически наблюдать за эскалацией такого уровня, и тут уже санкциями не отделаешься. Но вот какая именно реакция последует, и не этого ли от тебя ожидает противник - тут неизвестно ничего.

Остается мобилизация. Решение тоже не ахти и тоже по той же причине: тут только начни. Во-первых, последний раз мобилизация в стране проводилась в 1941 году, с того времени практических навыков не осталось ни у кого, а структуры, ответственные за ее проведение, хотя и существуют, но их дееспособность, мягко говоря, вызывает некоторые сомнения. Не может же быть так, что везде — полный кабак творится, а вот именно эта структура — хрустящая и новенькая, пышущая жаром и трепетом исполнительности: только дай приказ. И если у кого-то в Кремле бытует иллюзия, что делов-то: мобилизовать 300 тысяч и всё, то очень скоро этот «кто-то» осознает, как круто он ошибался. Но, повторюсь — хороших решений нет.

Поэтому 13 сентября Слуцкий и Песков гневно отвергают саму идею, а уже 21 сентября горячо ее рекламируют. За неделю в голове кормчего сложилась картина, на миллиметр ближе к реальности, чем было до того. А потому он повелел: мобилизовать. И неважно, что было сказано неделю назад. И ведь деваться-то на самом деле некуда. Если оставить всё как есть, то через месяц-два ВСУ вернут Мариуполь, как ИГИЛ — Пальмиру. И как быть?

В чем угроза мобилизации для российской армии? Вопрос странный, но только на первый взгляд. Худо-бедно, но уже сложилась какая-то логистика снабжения и применения вооружений и боеприпасов для той группировки, которая есть. Сколько там людей — неведомо, но если грубо — тысяч 200. Вот эти 200 тысяч потребляют и применяют некоторое количество еды, амуниции, боеприпасов, снаряжения. Какое-то количество техники горит, ей на замену как-то, но подгоняют что-то новое. Но теперь к 200 тысячам добавится еще 300 тысяч. И эти дополнительные 300 тысяч будут дополнительно расходовать боеприпасы, технику, да ту же еду — и вот это все нужно откуда-то брать. То есть — просто мобилизовать 300 тысяч — это далеко не все. Нужно обеспечить (причем синхронно) кратное увеличение выпуска военной продукции или ее изъятие со складов.

Получается интересная картина: чтобы хоть как-то восполнить дефицит ресурсов, вы принимаете взвешенное решение в парадигме «всё идет по плану», но на выходе получаете ещё больший и гораздо более жесткий дефицит тех же самых ресурсов. Вроде проблему решили, но на самом деле вы ее усугубили. Поэтому нужно синхронно с мобилизацией людей мобилизовывать промышленность, транспорт, связь — причем в опережающем темпе, так как тремя сотнями тысяч все равно не обойтись. Иначе вы получите аналог энергетического кризиса в Китае, Европе, США, когда рассинхронизация двух разнонаправленных процессов привела к коллапсу. А тут вопрос не только в коллапсе организационном — тут десятками тысяч потерь заплатить за подобную инженерную ошибочку — как раз плюнуть.

В общем, проблема в том, что «частичная мобилизация» - не решение. И неважно, что решения как такового нет, нюанс в том, что вы, решая кризис высокого уровня, переводите его на уровень еще выше. А если вы не можете справиться с более низким уровнем проблем, то как вы вообще намерены справляться с тем, который для вас вообще неподъёмен?

В итоге, когда ресурсный кризис грянет уже на полном серьезе (на мой взгляд, это примерно полгода), из двух предыдущих решений останется только одно — самое плохое. Но выбора уже не будет. Причем полгода — это я еще крайне оптимистичен, думаю.