Ну что же, а теперь самое время познакомиться с таинственным номером вторым, коий в ту пору оказал на своего шефа – будущего генсека Андропова, пожалуй, что не меньшее влияние, в сопоставлении со старым прожжённым цековским партаппаратчиком и интриганом Куусиненом. Впрочем, по части практического опыта, который перенял у него Юрий Владимирович, ушлый финн, безусловно, ни в какое сравнение не идет с героем нашего очередного повествования.
Прошу «любить и жаловать»: Евгений Петрович Питовранов один из ярчайших представителей «бериевской резидентуры» в советских органах безопасности. В неполные 28 лет – комиссар (генерал-майор) госбезопасности, в 31 год – начальник 2-го Главного управления МВД СССР (контрразведка), в 38 лет – руководитель внешней разведки СССР. С июля 1953 по март 1957 года являлся Уполномоченным МВД-КГБ СССР в ГДР. Питовранов – один из создателей восточногерманской разведки, наставник-куратор и личный друг Маркуса Иоганнеса Вольфа – начальника Главного управления разведки МГБ ГДР «Штази» (1958-1986 гг.). С генералом Вольфом Питовранов работал с начала 50-х и до конца 80-х годов.
Однако об истинном предназначении «Миши Волкова», руководителя, как теперь выясняется, «самой эффективной спецслужбы мира – внешней разведки ГДР» (находившихся под неусыпным патронажем Евгения Петровича) поговорим ближе к финалу. А начнем все же, чтобы лучше понять психологический портрет человека, который, оставаясь в тени, оказывал влияние на принятие политических решений первых лиц государства с анализа его личностных, в особенности, морально волевых качеств (включая моральную устойчивость).
Исходя из той обрывочной скупой информации, которая имеет место, тем не менее можно сделать вполне напрашивающийся вывод - генерал Питовранов обладал по истине экстраординарными способностями. И главным даром, определившим всю его дальнейшую судьбу, являлось – непревзойденное умение будущего отца-основателя «Фирмы» искусно выкручиваясь, выпутаться буквально из любой сложнейшей жизненной ситуации (очевидно, что почти никто в органах госбезопасности не обладал такими навыками ни «до», ни «после» него, по крайней мере в этом компоненте с ним было трудно тягаться).
…Как оказалось, по громкому делу о незаконных валютных операциях они вышли на отставного генерала КГБ. По их данным, этот товарищ контролировал одну из известных в мире островных офшорных зон и оперировал суммами от $12 до $60 млрд. Генерал без проволочек явился на допрос и мило рассказал следователям о том, что его близким знакомым приходилось ликвидировать за рубежом лиц, по положению не идущих ни в какое сравнение с мелкими прокурорскими штафирками. Как рассказал мой приятель, говорил генерал настолько весомо, что задавать ему вопросы по делу как-то расхотелось, но обидно было до невозможности, и поэтому они решили поделиться информацией со мной, а также снабдили всеми координатами генерала.
Он рассказывал массу интересных вещей об известных западных фирмах, но в конце предупредил, что публиковать это не стоит. «Я от всего откажусь, — говорит. — Наш учитель — мой и Филиппа Бобкова — всегда говорил: «Никогда ни в чем не признавайся! Он, кстати, ваш полный тезка — Евгений Петрович».
Сам легендарный советский разведчик-ликвидатор Генерал-майор Павел Судоплатов в своих мемуарах высоко оценивал бывшего сослуживца: «Питовранов резко выделялся своим интеллектом и кругозором среди руководства МГБ». Его непосредственный начальник министр госбезопасности Абакумов был расстрелян в 1954 году.
Заместитель министра Огольцов был лишен воинского звания и наград. И лишь генерал Питовранов, попав под арест, уцелел, сумев выйти из-под удара во время очередных сталинских чисток, и в итоге пошел на повышение… Написав из камеры письмо, адресованное лично товарищу Сталину.
«Освободить меня из тюрьмы мог только один человек в стране — Сталин. Я вспомнил нашу беседу, его прекрасное предотпускное настроение и решил на этом сыграть. Мне нужно было написать ему. Причем написать так, чтобы письмо не застряло в канцеляриях следчасти МГБ, и не было бы отброшено в сторону в аппарате ЦК и секретариате Сталина. Я знал, какие письма обычно посылались: «Я хороший, а все плохие». Писать о том, что горжусь тем, что работал под его руководством, а меня посадили враги, тоже глупо. Писать следовало немного, но дельно. За основу следовало взять то, что он мне говорил. И дать свои предложения в развитие его мыслей. Такое письмо не решится задержать никто. У меня появилась цель…»
Вот только начал Питовранов с несколько другого… отступления:
«Я пересмотрел свою работу под началом Абакумова, вывернул себя наизнанку и увидел, что во мне немало грязненького, подгнившего… Коротко моя тягчайшая вина в том, что, пройдя школу этой гадины – Абакумова, я стал послушным исполнителем его преступных указаний, его пособником в проведении подрыва контрразведывательной службы МГБ».
И дальше он предложил широко использовать в борьбе с мучившими Сталина «еврейскими националистами» всё тот же «метод Афанасьева», только в масштабе всей страны, а именно: создать в Москве, Ленинграде, на Украине, в Белоруссии, Узбекистане, Молдавии, Хабаровском крае, Литве и Латвии «националистические группы из чекистской агентуры, легендируя в ряде случаев связь этих групп с зарубежными сионистскими кругами. Если не допускать шаблона и не спешить с арестами, то через эти группы можно основательно выявить еврейских националистов и в нужный момент нанести им удар». […]
Если Вами будет признано необходимым, я мог бы свои соображения по этому вопросу и предложения, вытекающие из них, доложить т. Игнатьеву. Зная Вашу строгость, но и Ваше великодушие, я как родного отца прошу Вас, товарищ Сталин, дать мне возможность исправиться».
Вождь Питовранова помиловал. Принял в своём кабинете и вернул на службу в органы госбезопасности.
После возвращения на Лубянку Берии Питовранов стал замначальника контрразведки. Он цепко следил за дуновениями кремлевского ветра, пытаясь точно угадать победителей в схватке за власть. И снова попал в цель. Он сблизился с замглавы МВД Иваном Серовым (ставшим впоследствии 1-ым Председателем КГБ при Совмине СССР), который был куда ближе к Хрущеву, чем к министру внутренних дел Берии.
Однако в дальнейшем Евгению Петровичу предстояло пережить еще одну опалу, когда после ареста Берии начался планомерный разгром его чекистских кадров. Уже после вынужденной отставки Серова, занявший его место Шелепин попытался было избавиться от Питовранова, однако сходу выдавить матёрого чекиста, вокруг которого группировалась вся старая гвардия ГБ, у «железного Шурика» не получилось. Лишь в начале 60-х он сумел на какое-то время отправить Питовранова в «ссылку» в качестве почетного представителя КГБ в Китай. По возвращении его на родину, сменивший к тому времени Шелепина на посту Предстателя КГБ бывший комсомолец Семичастный, говорят, прикладывал все усилия к тому, чтобы Евгений Петрович оказался в итоге подальше от центрального аппарата конторы. Компромиссным вариантом стала должность начальника высшей школы КГБ, однако и после этого временный поверенный Лубянки не отказался от своих первоначальных планов в отношении умудренного опытом «бериевца». Поскольку формальной причины для его «почетной отставки» так и не нашлось, выждали, пока генералу исполнилось 50 и хотели списать его из органов по состоянию здоровья.
Я прошел всех врачей в Ворсонофьевском переулке. Мне говорят: «К сожалению, полностью здоров».
После этого меня пригласил к себе Семичастный.
— Евгений Петрович,— говорит,— поздравляю вас с пятидесятилетием. Спасибо вам, хорошо поработали, но дайте и другим поработать. Пора отдыхать.
Подарил грамоту, часы.
— Мы вас не забудем,— продолжает Семичастный,— где бы вы ни были, если нужна будет помощь — поможем.
Но тут на помощь своему учителю пришел главный специалист по борьбе с инакомыслием Филипп Бобков.
«Филипп,— рассказывал мне Питовранов,— посоветовал не искать золото близко к помойке. «Прекрасное место,— сказал он,— Торгово-промышленная палата. Там есть хорошие выходы по внешнеэкономической линии, а может быть, и по другим направлениям». Спросил, знаю ли я министра внешней торговли Патоличева. Я рассказал, что когда работал в ГДР, всегда сопровождал Патоличева в поездках по стране. 'Ну вот, прекрасно,— сказал Бобков.— Если будут предлагать что-то такое, не отказывайтесь!'»
И предложение стать заместителем председателя палаты последовало спустя несколько дней. Питовранов рассказывал, что сразу вспомнил все: и донесение Фельфе, и китайский опыт работы с бизнесменами. Он решил снова быть полезным госбезопасности. Точнее, взять реванш и вернуться на Лубянку победителем.
Его идея была простой. Наши внешторговцы и так сообщали все что надо куда надо. Использовать нужно было западников. За выгодный контракт с СССР иностранный бизнесмен может пойти на все. В частности, предоставлять интересную советской стороне информацию. Но заниматься таким важным делом в одиночку, без подчиненных было не в правилах Питовранова. К тому же для генерала просто не солидно.
В результате Евгения Петровича перевели в действующий резерв, и он стал перетягивать на работу в ТПП других оставшихся не у дел или изгнанных с Лубянки ветеранов ГБ».
Из книги бывшего подполковника КГБ Попова:
«Иными словами, ТПП была империей и по сути являлась подразделением министерства внешней торговли с фиктивным статусом общественной организации, что в 1990 году подтверждал журнал «Власть» (№ 50, 24 декабря): «ТПП СССР является общественной хозрасчетной организацией по развитию экономических, научно-технических и торговых связей СССР с другими странами. Насчитывает около 7 тыс. членов-предприятий и организаций различной формы собственности. Годовой доход – 200 млн. руб.
Одним из структурных подразделений ТПП являлось Всесоюзное объединение «Совинцентр», в ведении которого находился Центр международной торговли (ЦМТ) на Красной Пресне в Москве. По информации журнала «Власть», только за девять месяцев 1990 года объединение заработало около 80 млн. долларов.
Таким образом, генерал запаса КГБ Питовранов оказался причастен к обороту огромных валютных средств. Он быстро сообразил, что было бы неплохо от государственных валютных потоков отвести «ручеек» в нужном ему направлении – в не подконтрольные директивным органам партии новым структурам, создаваемым КГБ».
Любопытно, что должность президента торгово-промышленной палаты в последующем занимал и Примаков, а до этого все ключевые посты в молодой РФ от, на секундочку, директора Службы внешней разведки (в то самое время, когда рушится СССР и многие партийные чиновники оказываются не у дел), откуда потом плавно пересаживается в кресло министра иностранных дел, а потом, когда начинается острый системный кризис (Чубайс не справляется) становится Председателем Правительства Российской Федерации.
Личная разведка Андропова
«После того как Андропов был назначен председателем комитета госбезопасности,— рассказывал мне генерал,— через несколько дней мне позвонили и попросили явиться в ЦК. В приемной Брежнева, которую освободил помощник генсека Цуканов, Юрий Владимирович провел со мной продолжительную беседу. Она касалась очень многих тем: работа органов на местах, в Центре, как Центр руководит местными органами, как координируется работа разведки и контрразведки — в общем была обзорная беседа о том, как и чем живет комитет госбезопасности.
— Ты пойми,— говорил Андропов,— я к этим делам мало имел отношения. Имел, но со стороны. Мне тебя отрекомендовали как опытного и умного человека, вот я и решил поговорить». […]
По словам бывших сотрудников генерала, этот рассказ вполне соответствовал действительности, за исключением одной детали. Происходил он не в 1967 году, когда Андропов был назначен шефом КГБ, а двумя годами позже. И для того, чтобы эта встреча состоялась, ЕП организовал целую пропагандистскую кампанию. Разные офицеры и генералы КГБ (главным образом через посредничество первого заместителя начальника ПГУ Б.С. Иванова, еще одного подопечного Питовранова, к которому мы еще вернемся), а также аппаратчики из ЦК находили повод, чтобы рассказать главе госбезопасности о замечательно умном и знающем, но несправедливо отправленном в отставку генерале, о том, как ценил Питовранова Сталин, но главное, о том, что у Питовранова есть замечательная идея, как использовать западный капитализм (с позиций торгово-экономических кругов) на пользу социалистической разведке. Не отличавшийся твердостью характера председатель КГБ в конце концов сдался.
«Недели через две,— вспоминал Питовранов,— Андропов назначает мне встречу на конспиративной квартире на Сретенке. Там мы стали видеться постоянно. В комитете я не появлялся. Разговаривали с глазу на глаз, не было даже охраны. Все было заранее проверено и изолировано от посторонних ушей».
Операция «Беседа» организовывалась всегда исключительно тщательно и с максимальным соблюдением всех правил конспирации. Никаких телефонных разговоров ни о месте, ни о времени ее проведения. Просто два человека при случайной встрече обменивались парой ничего не значащих для постороннего уха фраз. В условленное время открывались ворота здания на Лубянке, и из них выезжала ничем не примечательная черная "Волга". Пассажир на заднем сиденье, казалось, дремал, приподняв воротник пальто и надвинув шляпу на глаза. Минут тридцать водитель кружил по центру Москвы, проверяя, нет ли "хвоста", затем машина ныряла в переулок и сворачивала во двор, где у открытой двери подъезда гостя ожидал неприметный человек. Открыты были и двери лифта, и двери конспиративной квартиры на четвертом этаже, возле которых члена Политбюро и председателя КГБ Андропова встречал шеф его личной разведки — генерал-лейтенант, руководитель отдела «П» Первого главного управления КГБ СССР. Как рассказывал мне этот человек, Андропов садился к накрытому столу, выпивал рюмку своего любимого рейнского вина «Молоко любимой женщины», которое ему строго-настрого запрещали врачи, закусывал опять же любимыми малюсенькими, с палец, слоеными пирожками с капустой и спрашивал: «Ну, рассказывайте, что там у вас». Слушал он очень внимательно, время от времени помечая что-то на листке. Потом спрашивал: «И что предлагаете?» Если предлагалось несколько вариантов и требовалось его решение, Андропов задумывался надолго. Вставал, прохаживался по комнате и обычно начинал ворчать: «Ох уж мне эта конспирация! Сколько времени даром теряем! Крутились, крутились, и на тебе.— Он подходил к окну и показывал на здание на Лубянке.— Из этого окна видны окна моего кабинета». Однако было видно, что ворчание притворное. Человек, который знал обо всех больше всех, всерьез опасался, что недруги могут что-то узнать о том, чем на самом деле занимается его личная разведка. Как всю жизнь, с самого детства, он боялся того, что его тайны станут известны другим.
Так на свет появляется пресловутая «Фирма» - глубоко законспирированная спецрезидентура внешней разведки СССР. О существовании которой знал очень ограниченный круг причастных лиц.
«Фирма» была личной разведкой Андропова во всех смыслах этого слова. Главные оперативные вопросы решались лично им, он же распорядился сделать так, чтобы у отдела «П» (названного в честь Питовранова) был отдельный бюджет и независимые от КГБ каналы связи с постоянно действующими представителями за рубежом.
…Юрий Владимирович Андропов,— вспоминал один из ветеранов отдела, — решительностью не отличался, а генерал Питовранов упорно подталкивал его к смещению Брежнева. В том, что такие планы существовали, Питовранов впрямую не признавался, но время от времени ронял отдельные фразы, из которых складывался план продвижения Андропова наверх...
…«Фирма» собирала компромат на сына генсека Юрия Брежнева и его окружение, а также держала под контролем тех, кто имел хотя бы минимальные шансы составить конкуренцию Андропову в качестве генсека.
В свою очередь, люди из ближнего круга Брежнева следили за всеми действиями Андропова настолько прочно, что связным между ним и обладавшим точными данными о состоянии Брежнева главным кремлевским врачом Евгением Чазовым стал ЕП. К слову, под рентгеновским оком Чазова находились все высшие должностные лица партии и правительства, он знал обо всех недугах и многих семейных тайнах советских вождей. Как вспоминал Питовранов, важно было точно выбрать момент перехода Андропова из КГБ в ЦК КПСС, чтобы не потерять контроль над Лубянкой, но успеть стать признанным вторым лицом в партии.
«…К середине 60-х годов в СССР фактически сформировалась «трехконтурная» экономика. Главный, срединный контур здесь представляла «официальная» экономическая система под управлением Минобороны-ВПК. Внутренний, скрытый контур — «теневая» экономика, находившаяся под «крышей» МВД. И существовал еще и внешний контур зарубежной экономики, легальной и нелегальной, который курировался КГБ. [...] С приходом в КГБ Андропова началось перераспределение ресурсов в пользу внешнего контура, где прибыльность операций была в несколько раз выше, чем в сфере ВПК».
«…Василий Аксенов рассказывал, что, эмигрировав, попал первый раз в Западный Берлин, в ФРГ и был поражен количеством русских ребят узнаваемого вида, весьма активно шустрящих по бизнесу. Это начало 80-х, ни о какой перестройке и речи не было. Из книги теперь ясно, что это были они, «птенцы гнезда Питовранова», готовящие новые площадки…»
Апофеозом же деятельности Питовранова в качестве руководителя личной разведки Андропова, щупальца которой дотягивались не только до стран социалистического лагеря, стал этот показательный эпизод:
«Развязка наступила в считанные недели — в июле 1984 года, уже после смерти Андропова. Партийный организатор (парторг) секретной «личной разведки Андропова» Леонид Кутергин выехал в командировку на Запад и пропал. На берегу какого-то озера обнаружили его одежду, и некоторое время в Москве полагали, что он попросту утонул. Но еще через некоторое время из того же источника, что и информация о "кроте", пришли данные, что Кутергин в подробностях рассказывает о делах "Фирмы" своим основным хозяевам в ФРГ.
Как оказалось, в 1974 году, во время работы в Австрии, ему разрешили усовершенствовать немецкий в одном из университетов. Его соседом по комнате оказался араб, подрабатывавший на западногерманскую разведку БНД. Схема вербовки оказалась предельно простой. В объятиях араба Кутергин познал все радости мужской любви, а после просмотра пленки с записью превратился в одного из самых успешных агентов БНД — Виктора. Чтобы обеспечить ему карьеру в КГБ, немцы организовали липовую вербовку Кутергиным американца.
После этого все вдруг вспомнили, что замечали у Кутергина подозрительные признаки: женщинами он не интересовался, прическу носил почти дамскую — копну волос, как у Анжелы Дэвис, и категорически отказывался стричься как положено. Кто-то вспоминал, что ему рассказывали, что Кутергин посещал конспиративные квартиры "Фирмы" (так называли отдел) с посторонними мужчинами.
Если все это было правдой, то совершенно непонятно, как этого не замечали на протяжении стольких лет. Я спросил об этом у генерала Питовранова. Должен признаться, до этого я считал, что "пламя в глазах" — это литературный образ, но в глазах генерала полыхал желтый огонь, и я вдруг понял, как должны были чувствовать себя те, кого он допрашивал в молодости. Потом он вдруг обмяк, прикрыл глаза рукой и сказал мне: «Тезка, вы иногда бываете таким бессердечным!» И добавил: «Я не помню решительно ничего из того, что тогда произошло». Никаких других объяснений я не дождался.
Как и было оговорено с новыми работодателями, Кутергин отработал на них в КГБ ровно десять лет и большую часть времени был основным аналитиком отдела «П». Через его руки шла вся информация наверх, и ему вместе с БНД и подключившимся ЦРУ не составило труда вычислить всех друзей «Фирмы»: кого-то из них убрали из власти или из жизни, кого-то, очевидно, поставили под контроль. Получалось, что председатель КГБ, генсек и все Политбюро получали ту информацию, которую хотели дать им зарубежные спецслужбы. Фактически Запад до некоторой степени мог манипулировать советским руководством — это был даже не провал, это была настоящая катастрофа. Последствия катастрофы старались скрыть, как могли…»
И еще одно весьма любопытное обстоятельство, у генерала Питовранова, оказывается, есть сын, и вот ведь совпадение, во времена расцвета идей еврокоммунизма и конвергенции он числился ведущим научным сотрудником Международного Института прикладного системного анализа, того самого, коий по команде Андропова создал Джермен Гвишиани. Где, как писал в предыдущем подразделе, потом проходили подготовку «вольные слушатели» кружков Чубайса и Гайдара. До недавнего времени упомянутый отпрыск ЕП являлся представителем РФ в международных валютных организациях.
В довершении, возвращаясь к обещанному восточногерманскому «каротажу» Маркуса Вольфа («Миши Волкова») наставником и куратором которого, был все тот же вездесущий «П»…
Так называемое «Восточное бюро» СДПГ сыграло особую роль. Его деятельность не только свидетельствует об использовании социал-демократизма («демократического социализма») как идеологического инструмента борьбы империализма против социализма, но и является убедительным доказательством того факта, что переход от идеологической диверсии к пропаганде, шпионажу и саботажу происходит очень легко и быстро. […]
Генерал Рейнхард Гелен (нацистский генерал, специалист по секретным службам, по поручению и при прямой финансовой поддержке ЦРУ создал Федеральную разведывательную службу ВМО) в своих мемуарах «Воспоминания. 1942-1971» рассказывает о беседе с председателем СДПГ д-ром К. Шумахером, состоявшейся 21 сентября 1950 года в присутствии Э. Олленхауэра, А. Ренгер, проф. С. Шмидта и Ф. Эрлера. Речь шла главным образом о роли службы внешней разведки, подобной ВМО, в условиях демократического общества. Генерал Гелен вспоминает: «Мне было очень приятно, что по всем существенным пунктам нам удалось прийти к согласию. В завершение беседы Курт Шумахер заверил меня, что СДПГ будет оказывать поддержку нашей организации».
«…о том, как оживить эти дискуссии и как можно использовать их в наших целях. Мы пришли к выводу, что открытая пропаганда социал-демократии позволит верным Москве коммунистам навешивать на каждую свежую идею ярлык «социал-демократизма» и таким образом компрометировать ее. Кому-то пришла в голову мысль о пропаганде так называемого «третьего пути» - узкой тропы, требующей балансирования между ортодоксальным коммунизмом и реформистской социал-демократией. Мы ожидали, что подобное балансирование окажет разлагающее действие на нелегальную КПГ и даст нам возможность получать информацию от диссидентов, с которыми мы рассчитывали наладить связь. В 1959 году майский номер нашего журнала открывался статьей «Между сталинизмом и капитализмом». Критиковать сталинизм было легко. Однако для большей достоверности нам следовало критиковать и капитализм, и федеральное правительство. Это было тоже нетрудно, поскольку к восточной политике правительства у нас также были претензии. Эти нападки следовало дозировать таким образом, чтобы, если наше предприятие лопнет, мы могли оправдаться перед органами служебного надзора».
Приемлемым было преодоление исторических догм марксизма-ленинизма, его творческое развитие в соответствии с новейшими научными данными. В качестве примера подобных догм назывался сталинское положение об обострении классовой борьбы по мере роста успехов социалистического строительства. Выдвигалось также требование переосмысления истории. Политика СКЮ после 1948 года, народное восстание в ГДР в июне 1953 года, XX съезд КПСС, народное восстание в Познани в июне 1956 года, народное восстание в Венгрии в 1956 году трактовались как звенья одной цепи, а именно протеста рабочего класса против бюрократии сталинской эпохи. Для этой цели использовались труды именитых социал-демократических историков. Гуманитарные науки должны были внести свой вклад в разработку фундаментального тезиса о многообразии форм перехода к социализму.
В 1987 году важным шагом в направлении ревизионизма стала совместная публикация СДПГ и СЕПГ, озаглавленная «Конфликт идеологий и совместная безопасность». К тому времени стратеги империализма работали уже в гораздо более комфортных условиях. В 1985 году Генеральным секретарем КПСС стал г-н Горбачев, и вскоре стало очевидно: прикрываясь лозунгами «перестройка» и «гласность», он стремится к быстрому, неконтролируемому распространению ревизионизма, превращению его в открытую контрреволюцию и, в конечном итоге, к ликвидации советской власти. Кроме того, в аппарате СЕПГ, научно-исследовательских учреждениях и университетах ГДР имелись силы, с нетерпением ждавшие подобных сигналов из Москвы.
В то время как внутри СЕПГ формировались и организовывались группы сторонников горбачевской «перестройки» и «гласности», вокруг церковных структур ГДР концентрировались отдельные лица, группки и зачатки организаций, зачастую открыто отвергавшие социализм и тяготевшие к социал-демократии в лице западногерманской СДПГ.
«Одновременно с тем, что происходило в церковных стенах, после прихода к власти Горбачева начала, вначале неявно, формироваться совсем другая оппозиция. Ее участниками были представители просоветской, атеистической элиты СЕПГ. Одним из первых был Манфред фон Арденне, директор Института ядерной физики в Дрездене.
По его собственному позднейшему признанию, 18 июня 1987 года в своем дрезденском доме он встречался с генералом Владимиром Крючковым - заместителем шефа КГБ, питомцем Андропова и одним из ближайших соратников Горбачева. Темой разговора было срочное проведение в ГДР необходимых реформ.
Арденне не упоминает о том, присутствовал ли на этой встрече председатель окружного комитета СЕПГ Ганс Модров. Однако маловероятно, чтобы Крючков, который как шеф внешней разведки в 1988 году должен был стать председателем КГБ, мог находиться в Дрездене, не встретившись с партийным руководителем округа. Этого требовал партийный этикет. В тот год ходили слухи, что именно Модров является ставленником Москвы как преемник Хонеккера.
Приблизительно в то же время один из «друзей» Модрова активно выступил с публичной поддержкой «гласности» и «перестройки» и «европейского дома». Это был Маркус Вольф.
Вольф имел контакты с другими представителями просоветской элиты - учеными-обществоведами М. Брие и Д. Зегертом, юристом Р. Вилль, входившими в междисциплинарную группу «Социализм» в берлинском Университете им. Гумбольдта и пытавшимися перенести «гласность» и «перестройку» на восточногерманскую почву.
Комментарии 0
Оставить комментарий